Глава ХХI.
Движение Англо-Французов на южную сторону поля и приготовления к первому бомбардированию.
(С 11-го (23-го) сентября по 5-е (17-е) октября 1854 г.).
В самый день сражения на Алме, 8-го (20-го) сентября, во время отступления наших войск к реке Каче, князь Меншиков, полагая, что наибольшая опасность Севастополю угрожала с моря, приказал генерал-адъютанту Корнилову затопить несколько кораблей на рейде. Утром 9-го (21-го) сентября, Корнилов, собрав на совет флагманов и капитанов, объявил им, что неприятель легко может занять высоты правого берега Бель-бека, распространиться к Инкерману и к Голландии, и, действуя с высот по кораблям эскадры Нахимова , принудить наш флот оставить настоящую позицию, с переменою которой облегчится доступ на рейд неприятельскому флоту, и если в то же время Союзная армия овладеет северными укреплениями, то ничто не спасет Черноморского флота от гибели и позорного плена. На основании этих соображений, Корнилов, не объявляя в совете полученного приказания, предложил выйти в море и атаковать суда, столпившиеся у мыса Улюкола. По словам адмирала, при успехе, уничтожив не-приятельскую армаду, мы лишили бы Союзную армию продовольствия и подкрепления, а при неудаче — если абордаж не одолеет — могли взорвать на воздух неприятельские корабли, с нами сцепившиеся, и, отстояв честь русского флага, спасти и родной свой порт, ибо Союзный флот, даже одержав победу, был бы так обессилен гибелью большой части своих кораблей, что не осмелился бы атаковать приморские батареи Севастополя, а без содействия флота неприятельская армия не овладела бы городом, если бы наши войска укрепились и держались в нем до прибытия подкреплений. Беспорядочное расположение Союзного флота на якоре во время высадки и у мыса Улюкола, а равно беспечность неприятельских крейсеров, не успевших подстеречь ни одного из наших пароходов, появлявшихся в разных местах Черного моря, в продолжении всего лета, казалось, подавали нам надежду на успех морской битвы. Корабль Святослав стоял целые сутки, 9-го (21-го) сентября, на мели, вне выстрелов наших батарей, и неприятель упустил случай атаковать его, а пароход Тамань, на котором капитан-лейтенант Попов был выслан, в ночь на 7-е (19-е) сентября, на сообщения Союзников с турецкими портами, не встретил ни одного крейсера и, истребив турецкий купеческий бриг, прибыл благополучно в Одессу, в полдень 9-го (21-го) сентября. Но, с другой стороны, приняв во внимание, что наш флот был парусный и мог быть застигнут штилем, частью еще в бухте, частью в открытом море, нельзя было не усомниться в успехе предприятия, предложенного Корниловым. Безмолвно приняли флагманы и капитаны предложение уважаемого адмирала. Хотя оно выражало свойственную черноморским морякам решимость — отважиться на все для спасения родного им города, однако же лишь немногие голоса выразили согласие; прочие же все предпочитали другое средство — затопить вход на рейд, о чем в последнее время уже поговаривали в Севастополе; но как истребить собственные корабли, доведенные усилиями незабвенного Лазарева и его сподвижников до высокого совершенства во всех отношениях? Несколько минут длилось гробовое молчание; наконец — капитан 1-го ранга Зорин прервал его, высказав необходимость пожертвовать для заграждения фарватера старейшими по службе кораблями и обратить экипажи с них и с других кораблей на подкрепление гарнизону. Все заранее готовились услышать это предложение, многие разделяли убеждение в необходимости такого средства, но все были как бы возмущены жестоким приговором родному флоту; у некоторых навернулись на глазах слезы; раздались громкие неодобрительные возгласы. Сам Корнилов отвергнул предложение Зорина, и хотя видел, что большинство не находило другого решения делу, однако же не дал высказаться членам совета и прекратил совещание словами: «готовьтесь к выходу; будет дан сигнал, что кому делать». Распустив совет, адмирал отправился к князю Меншикову и изъявил свое намерение — выдти в море. Когда же князь повторил отданное накануне приказание — затопить фарватер, Корнилов отвечал, что он этого не сделает. Раздраженный противоречием подчиненного, Меншиков сказал: «Ну, так поезжайте в Николаев к своему месту службы», и приказал ординарцу позвать вице-адмирала Станюковича, чтобы чрез него сделать дальнейшие распоряжения. «Остановитесь — вскричал Корнилов. — Это — самоубийство... то, к чему вы меня принуждаете... но чтобы я оставил Севастополь, окруженный неприятелем — невозможно! Я готов повиноваться вам» (1).
Для обстреливания Северной стороны, в случае атаки ее неприятелем, было поставлено в большой бухте десять новых кораблей (2), а остальные четыре корабля, портовой корабль Силистрию и два фрегата (3) положено затопить, поперек рейда, между Константиновскою и Александровскою батареями. Приступая против собственной воли к исполнению этой меры, Корнилов медлил снимать орудия с осужденных на гибель судов и подал сигнал к их затоплению уже 10-го (22-го) сентября. в 6 часов вечера. Вслед затем, прибыв на корабль Ростислав, он приказал командирам этих судов свезти на берег все, что можно было убрать в течении вечера и ночи, а на рассвете — срубить мачты и затопить корабли. Командиры, со своей стороны, все еще надеясь на отмену данного им приказания, приступили неохотно к его исполнению и не успели убрать не только орудий, но снарядов и пороха; вся провизия, койки, даже офицерская посуда, пошли ко дну вместе с судами. С рассветом 11-го (23-го) сентября, на месте, занятом Сизополем, Варною и Силистрию, плавали обломки рангоута; к 8-ми часам утра, за ними последовали Уриил, Селафиил и Флора. Корабль Три Святителя долго держался, как бы отказываясь расстаться с жизнью; несмотря на широкие отверстия, прорубленные в его подводной части, он погружался весьма медленно, и потому было велено пароходу Громоносец бросить в подводную часть его несколько ядер; наконец, в ¾ первого часа, корабль зашатался и исчез в волнах рейда (4).
Накануне этого тяжкого для наших моряков дня, капитан Ла-Ронсиер (La Ronciere), посланный адмиралом Гамеленем, на пароходе Роланд, для обозрения Севастополя, усмотря на рейде сем судов, стоявших между Константиновскою и Александровскою батареями, донес адмиралу, что Русские готовились выдти в море; но, к изумлению Союзников, на следующее утро, все эти суда исчезли (5).
Между тем войска князя Меншикова отступили в большом беспорядке на Качу и расположились на правом берегу этой реки, у главной Севастопольской дороги и близ сел. Эфенди-киой, 8-го (20-го) около полуночи. Оттуда князь Меншиков отправил к Государю одного из своих адъютантов, ротмистра Грейга, с донесением, что армия оставила занятую ею позицию на Алме, причиною чему была недостаточная стойкость войск, и что она отступает к Севастополю. Напрасно панегиристы князя Меншикова уверяют, будто бы он, избрав это направление, имел в виду привлечь Союзников на южную сторону Севастополя; такое намерение не имело бы никакого дельного основания, потому что Севастополь тогда еще не был укреплен с этой стороны и неприятель легко мог овладеть открытым городом. Отступление наших войск, не получавших, после сражения на Алме в течении целых суток, никаких приказаний из главной квартиры, было чисто случайное. Точно так же они продолжали движение 9-го (21-го) сентября, после привала на Бельбеке, в долину Черной речки, и перейдя ее по инкерманской гати, поднялись на Сапун-гору и к вечеру, 9-го (21-го), прибыли в Севастополь. Тарутинский егерский полк занял Северное укрепление; 4 батальона резервной бригады 13-й дивизии (5-е и 6-е батальоны Брестского и Белостокского полков) поступили в состав гарнизона, а остальные войска стали бивуаком, в виду Севастополя, на Куликовом поле, между Карантинною и Сарандинакиною балками, отрядив, для наблюдения за неприятелем, к монастырю Св. Георгия, два эскадрона гусар Киевского, Е. И. Высочества Николая Максимилиановича, полка.
11-го (23-го) сентября, в тот день, когда уже были затоплены корабли на рейде, князь ков сообщил Корнилову свое намерение — оставя для непосредственной обороны Севастополя моряков, сапер и резервные батальоны 13-й пехотной дивизии, выступить с прочими войсками в поле к Бахчисараю, чтобы обеспечить сообщение с Перекопом и занять фланговую позицию, для угрожения неприятелю, в случае его наступления к Севастополю. Напрасно Корнилов представлял главнокомандующему опасное положение города, в случае нападения Союзников на Северное укрепление, по взятии которого многочисленною неприятельскою армией, нельзя было долго держаться в Севастополе. «Неприятель не может повести решительную атаку на северные укрепления, имея у себя на фланге и в тылу нашу армию» — отвечал князь Меншиков, и приказал тогда же сформировать из корабельных команд батальоны для защиты города. Удаляясь из Севастополя, он поручил командование тамошними войсками начальнику 14-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанту Моллеру 2-му; оборона северной стороны была возложена на генерал-адъютанта Корнилова, а заведывание морскими командами, расположенными для защиты южной стороны — на вице-адмирала Нахимова (6).
Последующие события вполне оправдали меру, принятую князем Меншиковым — выдти на дорогу, ведущую к Перекопу, откуда могли подходить к армии подкрепления из южных областей России, и занять фланговую позицию, для угрожения неприятелю, в случае его наступления к Севастополю. Тем не менее однако же положение Корнилова было весьма опасно, и если бы Союзники решительно атаковали Северное укрепление, то едва ли бы нам удалось отстоять его. Для отпора 60-ти-тысячной Союзной армии, у нас было всего-на-все 17 баталионов, сформированных из моряков (7), и 9 баталионов сухопутных войск (8), в числе 17,867 строевых нижних чинов, и кроме того несколько морских команд на укреплениях южной стороны и на приморских батареях. По всей вероятности, только тяжкая болезнь маршала Арно и нерешительность его преемника, генерала Канробера, не дозволили Союзникам воспользоваться выгодами их положения. Во всяком случае, с нашей стороны, было бы гораздо лучше занять, неотлагательно после сражения на Алме, фланговую позицию впереди Бахчисарая, что послужило бы к охране Севастополя от нападения Союзников и давало возможность князю Меншикову прикрыть сообщение с Перекопом.
13-го (25-го) сентября, войска, назначенные для. непосредственной защиты Севастополя, были размещены следующим образом: 1) на северной стороне: в Северном укреплении, под начальством капитана 1-го ранга Бартенева, около 6,000 строевых нижних чинов; у правого ретраншемента, под начальством капитана 1-го ранга Варницкого, до 2.200 нижних чинов; у левого ретраншемента и в балке северной пристани, под начальством вице-адмирала Новосильского, 3,200 нижних чинов; на Константиновской батарее, около 800 нижних чинов; кроме того, прислуга у орудий батарей: Константиновской, Карташевского, Волохова, Пестича и № 4-го; 2) на южной стороне, 5,800 нижних чинов и прислуга батарей: легкой № 4-го 14-й артиллерийской бригады, 2-й морской подвижной и 4-х орудий, сформированных при резервной бригаде 13-й пехотной дивизии (9).
Как, по-видимому, наибольшая опасность Севастополю угрожала с северной стороны, то, с самого дня неприятельской высадки, 2-го (14-го) сентября, подполковник Тотлебен, при содействии контр-адмирала Истомина, приступил к оборонительным работам, имея в виду усилить на-скоро позицию на линии Северного укрепления. Это был первый шаг, сделанный молодым инженером, предпринявшим и славно исполнившим великое дело — защиты Севастополя. Благодаря его находчивости и самоотвержению, почти открытый город, облекшись в броню, сопротивлялся почти круглый год всем усилиям новейшей полиорцетики, и приняв на свой щит удары, направленные на Россию, заставил наших врагов купить успех дорогою ценою. Сроднясь душою с знаменитым городом, Тотлебен, Гектор новой Трои, проводил дни и ночи в траншеях и подкопах, постоянно в первых рядах защитников Севастополя, и запечатлел собственною кровью свой незабвенный подвиг.
Северное укрепление почти нисколько не прикрывало доступа к порту: только лишь 12 орудий были обращены прямо в поле, да и те, будучи разбросаны по всему протяжению передового фронта, не могли действовать сосредоточенным огнем. Западный, восточный и юго-восточный скаты плато, на котором расположено Северное укрепление, не были обстреливаемы огнем нашей артиллерии. Неприятельские суда, приблизясь к берегу, угрожали действовать почти безнаказанно по нашему укреплению.
Для противодействия им и для обстреливания местности по направлению к устью Бельбека, совершенно закрытой от выстрелов с Северного укрепления, на окраине северного плато, близ обрыва морского берега, были построены две батареи: № 1-го на восемь и № 2-го на шесть 24-х-фунтовых орудий. Обе эти батареи были соединены с Северным укреплением двумя траншеями, из коих передняя приспособлена к ружейному огню, а задняя назначалась для помещения резервов. Правее Северного укрепления сооружена батарея на двенадцать 24-х-фунтовых орудий, соединенная с укреплением бруствером и рвом полевой профили, для ружейной обороны. Для прикрытия позиции от обхода с правого фланга, была трассирована батарея на скате, упирающемся в берег рейда близ батареи № 4-го, которую приспособили к обстреливанию юго-восточных скатов плато и вооружили, кроме бывшей прежде там артиллерии, шестью пудовыми единорогами, поставленными на барбетах, присыпанных к оборонительной стенке горжи. В самом же Северном укреплении едва успели довести полуразвалившийся бруствер до полевой профили, чтобы закрыть стрелков от не-приятельских выстрелов; при насыпке бруствера, старые эскарповые стены, не выдерживая давления земли, обрушивались, засыпая узкий ров, от чего в западном бастионе образовался готовый обвал, в то самое время, когда появились неприятельские колонны на пространстве между Качею и Бельбеком. С позиции, занимавшей в длину около полу-торы версты, могли действовать по неприятелю, на-ступающему с фронта, только двадцать девять орудий, а для ответа на канонаду сильного неприятельского флота было, кроме береговых батарей, всего-на-все девять орудий, из числа стоявших на батареях №№ 1-го и 2-го (10).
Но не обращая внимания — ни на слабость артиллерийской обороны, ни на малочисленность гарнизона, Севастопольские герои решились отстаивать до последней крайности священный залог им вверенный. Не в надежде победить сильного врага, но в готовности пасть в борьбе с ним, ожидали нападения: Корнилов, Нахимов, Истомин. И они все пали славною смертью, затем чтобы жить вечно, во славу России, в пример будущим поколениям.
Пока защитники Севастополя, руководимые Тотлебеном, работали денно и нощно, усиливая и возводя вновь укрепления, Союзные военачальники теряли время в прениях о дальнейших действиях. Раглан полагал, что «как вся экспедиция была предпринята без точных, положительных сведений о силах и средствах неприятеля, и имела характер нечаянного вторжения в страну, то надлежало, пользуясь победою на Алме, довершить одержанный успех решительным и быстрым взятием Северного укрепления». На основании таких соображений, Раглан предложил маршалу Сент-Арно «немедленно идти к Бельбеку, переправиться через эту речку и атаковать Северный форт» (11). Но маршал отклонил предложение английского полководца и остался на Алме, отговариваясь чрезвычайною усталостью войск. Впоследствии французские историки Восточной войны оправдывали маршала, приводя многие причины его бездействия: совершенное незнание края, служившего театром войны; отступление в порядке и без большого урона русской армии, со всею находившеюся при ней артиллериею; потери, понесенные Союзниками в сражении на Алме; недостаток в кавалерии; неимение обозов; необходимость призрения раненых; трудность согласить действия французской и английской армий. По-видимому, главною из всех этих при чин была последняя (12).
Лорд Раглан, полагая, что маршал не приступал к дальнейшим действиям из опасения штурмовать Северное укрепление, составил другой план, состоявший в том, чтобы атаковать Севастополь с юга. Так пишет уважаемый английский историк Кинглек; но в журнале маршала Сент-Арно положительно сказано, что он, намереваясь предпринять переход на южную сторону Севастополя, выжидал согласия Англичан на это движение. Впрочем, как бы ни было, такой переход замедлил действия Союзников, которым, предприняв его, надлежало принять меры для отправки на суда больных и раненых, не оставляя их на Алме, отдельно от армии. Французы успели убрать своих раненых в продолжении одних суток; Англичанам же предстояло несравненно более затруднений, при полуторном числе раненых, да и переносить их с места битвы к берегу пришлось гораздо далее: все это задержало Союзников на Алме до утра 11-го (23-го) сентября и подало маршалу Сент-Арно повод жаловаться на медленность английских войск. «Англичане все еще не готовы —писал он — и не позволяют мне тронуться с места, точно также как у Бальчика, как у Старого форта. Правда, что у них больше раненых и что они далее от моря. Какая медленность в их движениях! Возможно ли так вести войну? Время стоит прекрасное, и я не пользуюсь им. Выхожу из себя» (13).
11-го (23-го), в семь часов утра, Союзная армия двинулась к речке Каче; солдаты имели при себе семидневный запас продовольствия. Часть войск перешла через речку в брод; остальные, вместе с артиллерией и походным лазаретом, двигались по мосту. После ночлега на Каче, Союзники предполагали переправиться через Бельбек и все еще имели намерение атаковать Северное укрепление; но маршал Сент-Арно, получа, утром 12-го (24-го), сведения о расположении сильной русской батареи на левом фланге Северной позиции и о затоплении кораблей на рейде, лишавшем Союзную армию при нападении на Севастополь содействия флота, сперва отложил, а потом и вовсе отменил нападение с северной стороны. Лорд Раглан оставался при своем прежнем мнении, однако же, уступая желанию французского главнокомандующего, согласился обойти Севастополь, овладеть Балаклавою и повести атаку с юга. Фланговое движение с северной на южную сторону Севастополя представляло много затруднений и опасностей: надлежало направиться по незнакомой, лесистой, весьма пересеченной местности, причем Союзники могли встретиться с русскою армией и быть принуждены пролагать себе дальнейший путь к морю оружием; затем предстояло им занять крутые высоты Сапун-горы, не овладев коими нельзя было приступить к атаке южных укреплений Севастополя. почти совершенно им неизвестных. Но, после отказа Французов атаковать Северный форт, Раглану оставалось только принять предложение маршала Сент-Арно, либо отказаться от дальнейших действий. К тому же, инженер-генерал Бургоэн, старый, опытный воин, удостоенный совершенным доверием британского полководца, также советовал атаковать Севастополь с южной стороны, полагая, что: во 1-х, вместо позиции, сильной местностью и небольшой протяжением, обороняемой укреплениями «Константиновского форта» (*) — прочной постройки, Русским придется защищать на южной стороне весьма длинную линию, изрезанную глубокими балками и, по всем имеющимся сведениям, весьма плохо укрепленную; во 2-х, как Союзные войска двигаются с севера, то нападение с южной стороны будет неожиданно; в 3-х, овладение «Константиновским фортом» (Северным укреплением) не доставит взятия важных военных сооружений, устроенных на южной стороне бухты; в 4-х, судя по имеющимся картам, можно вывести заключение, что между Балаклавою и долиною речки Черной есть позиция, которая, по обширности своей, не может быть занята войсками севастопольского гарнизона и послужит для выгодного расположения Союзной армии; в 5-х, сообщение с флотом, базою Союзных войск, может быть устроено надежнее и удобнее, заняв Балаклаву и Херсонесские бухты, нежели вдоль открытого берега к северу от Севастополя, и в особенности проложив хорошие дороги от Балаклавы и прочих бухт к месту расположения армии, для сообщения с флотом, который, одновременно с фланговым движением армии, перейдет к югу от Севастополя (14).
Хотя Сент-Арно, еще находясь на поле сражения в долине Алмы, одобрил движение на южную сторону Севастополя, однако же решился исполнить его не прежде 12-го (24-го) сентября, в то время уже, когда, к вечеру этого дня, авангард Союзной армии расположился на высотах левого берега Бельбека по дороге к Инкерману (15).
Вице-адмирал Корнилов, ожидая на следующий день, 13-го (25-го) сентября, нападения на северную сторону, счел нужным, чтобы не позволить неприятелю — в случае овладения им этою позицией — действовать по городу из наших же укреплений, сбросить с батарей все орудия, обращенные к бухте, и разрушить их амбразуры, а для прикрытия войск — на случай отступления за Сухую балку — поставить пароходы: Бессарабия. Одесса, Громоносец и Эльборус у северной пристани, а Херсонес, Грозный, Владимир и Крым возле батареи № 4-го. Окончив все свои приготовления, Корнилов писал: «Вчера неприятель дневал за Бельбеком; наша армия снялась ему во фланг, по высотам инкерманским. Я взял на себя защиту Северной стороны и теперь поселился в домике Меншикова у № 4-го. У меня 10,000 наших моряков, взятых с кораблей. Укрепления в надежном виде, и я, если армия сделает свое, надеюсь отдуться. Берег этот, кроме войска, защищается кораблями и пароходами; с моря же мы недосягаемы»... (16).
Между тем, еще в ночи с 11-го на 12-е (с 23-го на 24-е) число сентября, авангард войск князя Меншикова, в числе около 13 тысяч человек (17), под начальством генерал-майора Жабокритского, прибывшего с небольшим отрядом с восточной части Крыма, выступил с Куликова поля к хутору Мекензи, откуда, по окончании варки пищи, ему назначено было идти к деревне Отаркой 12-го (24-го), в 4 часа пополудни; по следам авангарда, должен был двинуться генерал Кирьяков с 17-ю пехотною дивизиею, а за ним приказано следовать князю Петру Дмитр. Горчакову с остальными войсками. Обозы, большею частью, были отправлены в Севастополь.
При движении на хутор Мекензи, наши войска тянулись в одной колонне, в расстоянии не далее 4-х верст от неприятельских аванпостов, так что, в ночи с 12-го на 18-е, нам ясны были видны огни бивуаков Союзной армии. Князь Меншиков, направя свои войска по единственному пути, выходящему на бахчисарайскую большую дорогу, не имел возможности прикрыть свое движение с фланга особым отрядом, и потому должен был, избегая встречи с неприятелем, совершить фланговый марш скрытно, со всевозможною быстротою. Но генерал Кирьяков, следовавший за авангардом в голове прочих войск, сбился с дороги, потерял много времени и замедлил движение колонны князя Горчакова. С прибытием наших главных сил к селению Черкес-Кермен (верстах в 3-х от хутора Мекензи), авангард двинулся с привала у Мекензи к Отаркой, а Кирьяков, в третьем часу пополуночи, выступил за ним вслед, подошел на рассвете 13-го (25-го) к Отаркой, и, сделав там получасовой привал, по недоразумению, опередил авангард и. перейдя Качу, расположился на высотах правого берега этой речки. Войска же князя Горчакова, после привала у Черкес-Кермена, перешли; утром 18-го (25-го), к Отаркой и расположились верстах в 15-ти от Северного укрепления.
Князь Меншиков, узнав, что генерал Кирьяков, без приказания, ушел на Качу, приказал ему возвратиться к Отаркой и примкнуть к главным си-лам. Войска этого отряда. двигавшиеся с небольшими привалами, в течение 11-го (23-го) числа, всей ночи с 12-го на 18-е (с 24-го на 25-е) число и во весь следующий день, прошли до 80-ти верст (18). В тот же день, около 8-ми часов утра, Союзная армия двинулась из долины Бельбека к хутору Мекензи, откуда предположено было идти далее, в долину реки Черной. Войска тронулись с биваков эшелонами с левого фланга, и потому Англичане шли впереди. По достижении леса, чрез который вела дорога к Мекензи, Раглан, по усилившейся болезни маршала Сент-Арно, сделавшись на время единственным распорядителем действий, предоставил дорогу для движения кавалерии и артиллерии и направил пехоту чрез лес, в стороне от дороги, (как уверяет Кинглек), с пособием бусоли. Солдаты разбрелись в беспорядке, грабя и опустошая дома, встречавшиеся на марше. Сам маршал, уже на одре смерти, писал к своей жене, что «она получит маленький столик, принадлежавший княгине (?) Бибиковой, на память о Крымской войне».
По выходе из леса, близ хутора Мекензи, кавалерия Раглана внезапно наткнулась на часть нашего обоза, следовавшую в хвосте колонны князя Горчакова, под прикрытием Черноморского линейного батальона, и захватила 25 повозок. Головные войска Союзной армии, утомленные трудным движением по весьма закрытой и пересеченной местности, при совершенном недостатке в хорошей воде, достигли речки Черной и расположились на биваках не прежде 10-ти часов вечера; те же, которые следовали в хвосте колонны, пришли к хутору Мекензи уже в три часа ночи, несмотря на то, что весь переход не превышал 12-ти — 15-ти верст (19). Маршал Сент-Арно, изнуренный сильнейшими припадками холеры, сдал в ту же ночь начальство над войсками генералу Канроберу (20).
Утром 14-го (26-го), войска обеих сторон разошлись в противные стороны: князь Меншиков, оставя авангард Жабокритского у Отаркой. отвел главные силы на Качу, где войска оставались двое су-ток. в ожидании подвозов продовольствия из Симферополя; Французы, переправясь через Черную в брод и чрез водопровод — по мостам, построенным саперами, расположились на Федюхиных горах; Англичане двинулись к Балаклаве (21).
Легко представить себе, какую тревогу произвело неожиданное появление неприятельской армии в виду Севастополя. Утром накануне прибыл туда офицер. присланный князем Меншиковым к вице-адмиралу Станюковичу, с приказанием поставить батарею для защиты Инкерманского моста и запрудить Черную речку у плотины, чтобы возвысить воду и затруднить переход через нее неприятелю. Вместе с тем главнокомандующий советовал укрепить по возможности Малахов курган и Килен-балку. В первом часу пополудни, другой курьер привез от князя Меншикова известие о нападении Англичан на запасный наш парк. прикрытый Черноморским батальоном. «Это происшествие затрудняет наше сообщение с Севастополем» — писал главнокомандующий. Когда же, на следующий день. 14-го (26-го) сентября, расположилась французская армия на Федюхиных высотах. против города, Нахимов, у которого для обороны всей южной линии было 5 ½ резервных батальонов, в числе 4-х небольшим тысяч человек (**), усомнился в возможности отстоять город и отдал, в семь часов утра, следующий приказ:
«Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона; я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры, а оставшиеся на них команды, с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой; соберется до трех тысяч; сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю». Но уже Корнилов, убедясь в переходе Союзной армии на южную сторону Севастополя, готов был идти на встречу неприятеля. С рассветом 14-го (26-го) приказано перевезти на пароходах в город 11 флотских баталионов (22), в числе до 6,000 человек, и сам Корнилов отправился на корабль Двенадцать Апостолов, к Нахимову, поручив Северную сторону капитану 1-го ранга Бартеневу, а потом поехал в город, на свою квартиру, где вскоре, по приглашению его, собрались: командующий войсками генерал-лейтенант Моллер, вице-адмирал Нахимов и подполковник Тотлебен. Генерал Моллер, по обсуждении мер для защиты города, с общего согласия, распределил войска следующим образом: 1) оборона линии от укрепления № 10-го до бастиона № 5-го поручена генерал-майору Аслановичу, с 6-ю пехотными батальонами (23) и 12-ю орудиями, из коих два батальона с 4-мя орудиями, и кроме того 3-й Тарутинский батальон (***) с 4-мя же орудиями, расположенные на Театральной площади, составили главный резерв. Начальство над всеми батареями этой линии вверено капитану 1 ранга Иванову; 2) оборона линии от бастиона № 5-го до бастиона № 3-го поручена вице-адмиралу Новосильскому с 8-ю морскими батальонами (24) и 8-ю орудиями морской подвижной батареи; артиллерией командовать предписано контр-адмиралу Юхарину; 3) начальником войск, по линии от бастиона № 3-го до большой бухты, именно 6-ти флотских баталионов (25), с 8-ю орудиями морской батареи, назначен контр-адмирал Истомин, а начальником артиллерии этой линии — контр-адмирал Вукотич 2-й (26). Впоследствии, в этом расположении войск были сделаны некоторые неважные изменения.
Генерал-лейтенант Моллер и вице-адмирал Нахимов, не обращая внимания ни на старшинство свое в чине, ни на власть, данную им главнокомандующим, и имея в виду, что успех обороны Севастополя требовал, чтобы все распоряжения происходили от одного лица, просили Корнилова принять на себя высшее начальство, тем более, что большая часть гарнизона состояла из моряков. На замечание Корнилова, что сухопутные войска не обязаны исполнять его приказания, генерал Моллер предложил отдать приказ о принятии Корниловым на себя должности начальника штаба всего севастопольского гарнизона, и в тот же день отдал следующий приказ:
«Предлагаю всем гг. Начальникам войск исполнять все приказания господина вице-адмирала генерал-адъютанта Корнилова, принявшего на себя обязанности начальника штаба всех войск, расположенных в городе Севастополе, как утвержденные распоряжения. Генерал-лейтенант Модлер».
Таково было единодушие защитников Севастополя (27).
Вице-адмиралу Корнилову, прежде всего, предстояло усилить наскоро укрепления южной стороны. по крайней мере так, чтобы неприятель, не осмелясь атаковать их открытою силою, приступил к правильной осаде, и тем дал время гарнизону довершить работы, предпринятые для прикрытия Севастополя. Со времени высадки Союзников, все наше внимание было обращено к Северной стороне, наиболее угрожаемой неприятелем, а на Южной стороне работы были почти вовсе прекращены. В продолжение 12-ти дней, со 2-го по 14-е (с 14-го по 26-е) сентября, на Городской стороне насыпаны фасы 5-го бастиона до 7-ми фут высоты и до 6-ти толстоты и левый фас 4-го бастиона до 6-ти фут высоты и толстоты, с приспособлением их к ружейной обороне; для обороны Городского оврага вынесена вперед оборонительная линия; усилена артиллерия правого фаса 6-го бастиона четырьмя полупудовыми единорогами и поставлены восемь 12-ти-фунтовых карронад за каменным завалом, влево от 4-го бастиона. На Корабельной стороне. над берегом Лабораторной балки насыпана из приносной земли батарея № 5-го (Никонова), вооруженная десятью 24-х-фунтовыми пушками-карронадами; а к батарее на месте 1-го бастиона пристроен, также из приносной земли, с левой стороны, фас на пять орудий (три пушки-карронады 24-х-фунт. и две 18-ти-фунтовые); оба фаса батареи, на месте 3-го бастиона, удлинены и приспособлены к ружейной обороне; между Доковою балкою и Малаховым курганом назначено расположить батарею (Жерве) и предварительно устроен завал для полевых орудий; наконец, для прикрытия башни на Малаховом кургане, гласис ее возвышен до 10-ти фут. Таким образом вооружение Южной стороны, после высадки неприятеля, увеличилось только 27-ю орудиями и состояло к 14-му (26-му) сентября большею частью из артиллерии незначительного калибра. Только правая часть оборонительной линии, между 5-м и 7-м бастионами, в некоторой степени могла считаться обеспеченною от атаки открытою силою; остальная же часть, от 5-го бастиона до Большой бухты, на протяжении более 5-ти верст, была совершенно доступна, потому что входившие в состав ее укрепления имели слабую полевую профиль, были неокончены и большею частью без рвов, а обширные промежутки между ними оставались открыты (28).
Утром 15-го (27-го) сентября, гарнизон Севастополя был расположен следующим образом: на Южной стороне 23 батальона и 3 ½ роты, в числе до 16,000 штыков, с 32-мя полевыми орудиями; на Северной стороне оставлены 5 батальонов и один взвод (29), в числе до 3,500 штыков; а на судах в бухте — около 3,000 человек. Из числа войск, стоявших на Южной стороне, для обороны города назначено 12 баталионов, в числе 8,500 штыков, с 12-ю орудиями, а для обороны Корабельной стороны 11 батальонов, в числе 7,500 штыков, с 20-ю орудиями. 6-й саперный баталион был распределен для работ по всей линии (30).
При наступлении английской армии к Балаклаве, Союзники предполагали придти туда одновременно с прибытием эскадры адмирала Лайонса. Балаклавский порт не был укреплен, ни со стороны моря, ни с сухого пути; но командир Балаклавского греческого батальона, полковник Манто, засев с одною из своих рот в развалинах древнего замка, господствующего над городом, решился обороняться до последней крайности. Под начальством его собралось 80 строевых и 80 отставных солдат; при этой горсти войск были 4 полупудовые мортирки, под командою поручика Маркова.
14-го (26-го) сентября, лорд Раглан, по занятии английскими войсками деревни Кадикиой, узнал от тамошних жителей, что город Балаклава не был приведен в оборонительное состояние; но подойдя к замку и будучи внезапно встречен несколькими гранатами, брошенными с батареи Маркова, выдвинул вперед, для занятия высот, легкую дивизию с несколькими конными орудиями. Тогда же раздался с Южной стороны гром артиллерии большого калибра, что возвестило о прибытии к городу эскадры Лайонса. Небольшой русский отряд был осыпан снарядами с моря и сухого пути; но поручик Марков продолжал пальбу, пока у него не осталось ни одного заряда. Когда же наша батарея прекратила огонь, неприятель, в 2 ½ часа пополудни, с криком
"ура" взошел на высоты и спустился в город, причем взяты в плен: раненый полковник Манто, командир роты, капитан Стамати, 5 офицеров и до 60-ти израненных солдат. Вслед затем, неприятельский флот занял небольшую, но весьма удобную балаклавскую гавань, впоследствии послужившую английской армии основанием действий. По занятии города, Англичане ограбили его жителей и совершенно опустошили окрестные селения (31).
На следующий день был перевезен из лагеря на реке Черной в Балаклаву маршал Сент-Арно; оттуда его отправили на пароходе Бертоллет в Константинополь, но на пути он скончался 17-го (29-го) сентября. Между тем французская армия, заняв западную часть Херсонесского полу-острова, устроила основание своих действий в Камышевой бухте (32).
Таким образом, в виду защитников Севастополя, в числе 16-ти тысяч человек, разбросанных на протяжении более семи верст, стали неприятельские армии, считавшие в рядах своих около 60-ти тысяч человек. Начиная с 18-го (25-го), от князя Меншикова не было никакого известия и сообщение с ним было прервано. Севастопольскому гарнизону оставалось одно — честная смерть. Рано утром 15-го (27-го) сентября, войска наши были размещены сообразно общей диспозиции. По распоряжению Корнилова, духовенство с образами, хоругвями и крестами совершило крестный ход по южной оборонительной линии; на всех дистанциях отслужены молебны. «Пусть прежде напомнят войскам слово Божие — сказал Корнилов — а потом я передам им слово Царское». Удостоенный вполне заслуженным доверием Монарха, счастливый супруг, отец многочисленного семейства, Корнилов готовился дать обет — пожертвовать жизнью во славу и защиту России. В блестящей генерал-адъютантской форме, окруженный многочисленною свитою, он объехал всю линию, приветствуя каждую часть войск, обращаясь к каждому батальону. «Ребята, — говорил он — Царь надеется, что мы отстоим Севастополь; да и некуда отступать нам: позади нас море, впереди — неприятель. Князь Меншиков обошел его, и как только неприятель нас атакует, наша армия ударит на него с тыла. Помните же — не верьте отступлению. Тот изменник, кто протрубит ретираду!.. И если я сам прикажу отступать, коли меня!» — «Ваше дело — говорил он пехоте — сначала строчить неприятеля из ружей, а если бы ему вздумалось забраться на батареи, то примите его по-русски; штыковая работа — вам знакомое дело!» (33) Так выражался герой, напоминавший собою лучших сынов Греции и Рима, и последующие события показали, что слова его отозвались в душах защитников Севастополя.
Поутру 16-го (28-го) прибыл в Севастополь из армии князя Меншикова лейтенант Стеценков, посланный накануне главнокомандующим узнать о состоянии города и известить, что армия дня через два появится в виду Севастополя. И действительно, князь Меншиков, убедясь в передвижении всех сил неприятеля на Южную сторону. снова перенес свою главную квартиру на речку Бельбек и прислал вечером 17-го (29-го) Корнилову приказание пере-вести обозы армии на Северную сторону, извещая его, что туда следует вся армия, а с рассветом 18-го (30-го) придет авангард, под начальством генерал-майора Жабокритского. С 5-ти часов утра 18-го (30-го) сентября, пароходы Дунай, Турок и Грозный, а также боты и гребные суда, перевозили обоз с пристаней: Екатерининской, Адмиралтейской и Ушаковой балки на Северную сторону. По дороге от Инкермана к Северному укреплению потянулись наши войска, что ободрило гарнизон Севастополя, не ожидавший столь скорого появления армии, а в два часа пополудни прибыл сам главнокомандующий на батарею № 4-го (34).
Между тем на южной оборонительной линии закипела работа. По приказанию Корнилова. были предоставлены в распоряжение подполковника Тотлебена все морские запасы доков и порта; с кораблей повезли на батареи: пушки, снаряды, цистерны. Все кинулось к бастионам; арестанты просились участвовать в общем деле и, за исключением виновнейших преступников, получили дозволение работать на укреплениях; впоследствии некоторые из них удостоились получить знак Военного ордена и, пережив только несколькими днями — иногда несколькими часами — эту высокую награду, гибли, искупив прежние вины свои, на валах Севастополя, В первые же дни после появления врага, многие из женщин копали и носили землю; другие снабжали своих мужей и братьев водою и пищею; даже дети таскали лопаты; у кого была лошадь, тот отправлялся с нею на позицию возить снаряды и землю; матросы передвигали тяжелые морские орудия; с рассвета до ночи работали на батареях от пяти до шести тысяч человек; другие сменяли их на всю ночь. Руководимые Тотлебеном и сподвижниками его, инженерами, моряки и пехотинцы соперничали между собою в усердии. Защитники Севастополя были достойными исполнителями славного дела. В продолжении нескольких дней, южная линия окрепла, усилилась новыми постройками (35).
Обширность позиции кругом южной стороны Севастополя и ежечасное ожидание штурма не дозволяли и думать о прикрытии города укреплениями долговременной профили. В таких обстоятельствах, все внимание главного распорядителя инженерных работ, подполковника Тотлебена, обратилось на извлечение в скорейшее время всей пользы, которую могли доставить средства флота, утратившего свое прямое назначение. С этою целью, Тотлебен приступил к усиленно оборонительной линии на следующих началах: избрать кратчайшую и ближайшую к городу позицию; на главных пунктах ее выставить взятую с флота сильную артиллерию, а в промежутках между ними расположит отдельные батареи и траншеи для ружейной обороны, чтобы обстреливать, по возможности, все до-ступы к городу. Как в ожидании штурма надлежало быть немедленно в готовности к отпору атакующего, то укреплениям сначала давалась профиль, охранявшая прислугу орудий только от огня полевой артиллерии, а усиление профили батарей и устройство разного рода преград откладывались до более благоприятного времени. Вообще же работы были предприняты одновременно на всех пунктах оборонительной линии, чтобы не оставить ни одного из них без защиты, и производились с таким расчетом, чтобы с каждым днем оборона усиливалась необходимейшими работами. Орудия устанавливались при первой возможности действовать из них, иногда даже прежде, нежели построение батарей было окончено (36). Беспрестанно на укреплениях являлся всадник на вороном коне, указывая пункты, требовавшие усиленной работы. Это был знаменитый инженер, стоявший на страже Севастополя (37).
В продолжении четырех дней, с 13-го по 17-е (с 25-го по 29-е) сентября, исполнены следующие работы: на Городской стороне: усилены профили 6-го и левого фаса 4-го бастионов, и впереди правого фланга 5-го бастиона заложена фланкирующая постройка (люнет Белкина). В Городском овраге, на всем протяжении между редутом Шварца и 4-м бастионом. устроены батареи и траншеи, всего на 14 орудий; а для обороны доступов внутрь города заложена батарея на южной оконечности городской высоты. Для обороны Пересыпи, еще 11-го (23-го) сентября, по распоряжению Корнилова, поставлен 84-х-пушечный корабль Ягудиил, под начальством капитана 1-го ранга Кислинского, у вершины Южной бухты, левым бортом к Пересыпи; кроме того, гребные суда могли, подойдя к самому берегу, обстреливать картечью дороги, ведущие от Пересыпи в город и к госпиталю. Но как Ягудиил не мог оборонять доступы из балок Лабораторной, Сарандинакиной и Бульварной, то на Пересыпи заложены три батареи: № 14-го Алексеева 215-го Перекомского и № 16-го Крякина. Стоявшие на Пересыпи орудия были сняты, а батареи вооружены 15-ю карронадами. На Корабельной стороне: к батарее № 5-го Никонова присыпан с правой стороны фас на 4 орудия; к фасам батареи на месте 3-го бастиона пристроены фланки, вследствие чего эта постройка получила вид бастиона, и в обе стороны 3-го бастиона заложены траншеи на всем пространстве между Лабораторною балкою и Доковым оврагом; с обеих сторон полукруглого гласиса Малаховой башни заложены батареи, каждая на пять орудий, для фронтальной обороны впередилежащего пространства; а для доставления флангового огня 8-му бастиону и батарее на месте 2-го бастиона, на оконечностях гласиса поставлено по две 24-х-фунтовых пушки-карронады; от Малахова кургана в обе стороны заложены траншеи между Доковым оврагом и батареей на месте 2-го бастиона; батарею № 6-го (Жерве) начали обращать из каменного завала в земляную; к батарее на месте 2-го бастиона стали пристраивать слева фланк на четыре орудия и между батареями на местах 2-го и 1-го бастионов зало-жена траншея (38).
Для сообщения между Городскою и Корабельною сторонами, был сооружен мост через Южную бухту. В городе и Корабельной Слободке устроены перевязочные пункты (39).
По словам историка одной из держав, тогда враждебных России, в первые шесть дней после появления Союзников под Севастополем — «русская армия удалилась и о ней не было никакого слуха. Флот стоял неподвижно как бы на мели. Войска, оставленные в небольшом числе на защиту города, состояли из солдат резерва, моряков и рабочих, большею частью не обученных действию на сухом пути. Но все эти люди были единоплеменны, подданные одного государя, исповедывали одну веру. говорили между собою на одном языке, одушевлены были жизнью, страстью, волею могучей нации. И вот почему отсутствие собственной армии, при появлении неприятеля, не повлекло за собою падения Севастополя. Народ твердый и решительный занял пост, оставленный главнокомандующим и его армией. Блистательный фасад обрушился, но за ним высились гранитные стены. Корнилов, с горстью людей различных сословий, но взаимно связанных призывом отечества, имел право сказать, что защита будет русская». (40).
15-го (27-го) сентября, в тот самый день, когда вице-адмирал Корнилов de facto принял начальство над всеми войсками в Севастополе, Союзники произвели в первый раз рекогносцировку наших укреплений Южной стороны, с тою целью, чтобы решить вопрос: надлежало ли немедленно повести штурм, или приступить к постепенной осаде города? На основании этой рекогносцировки, пылкий, решительный Лайонс предложил неотлагательно штурмовать Севастополь и сам Раглан склонялся в пользу его мнения. И действительно — многие обстоятельства, по-видимому, указывали необходимость такого способа действий: Союзники знали об отсутствии князя Меншикова с главными силами армии; укрепления Южной стороны очевидно были слабы и не окончены; множество людей, на них толпившихся, обнаруживало и крайне опасное положение гарнизона, и чрезвычайные усилия его, которые могли впоследствии затруднить овладение городом. Но английский инженер, генерал Бургоэн, предпочитал ведение правильной осады. По его мнению: «Хотя укрепления, прикрывающие город, сами по себе совсем не сильны, однако же они хорошо расположены и вооружены орудиями больших калибров; фланги оборонительной линии неприступны. Все балки, спускающиеся в город и предместье (Корабельную слободу), обстреливаются продольным огнем батарей и кораблей. Атакующий должен наступать по одной, либо по нескольким промежуточным высотам; удобнейшие к тому три высоты сильно обороняются: первая — Мачтовым бастионом
(****), вторая — Большим редантом (*****), третья — Белою башнею
(******). Войскам нашим придется двигаться под огнем русских батареи на протяжении около двух верст, причем колонны, разобщенные глубокими оврагами, будут лишены возможности подавать одна другой взаимную помощь. По всей вероятности, гарнизон Севастополя, вместе с моряками, простирается от 25-ти до 30-ти тысяч человек; а в расстоянии одного перехода расположен Меншиков с армией, которая может направиться нам во фланг и в тыл и атаковать нас в то время, когда мы пойдем на штурм. Для нападения на укрепленную позицию,
обороняемую 25-ю тысячами человек, и для охранения нас с тыла, мы имеем не более 50-ти тыс. человек и в случае неудачи будем опрокинуты к морю. В таких обстоятельствах, решиться на штурм — было бы непростительно, почти преступно» (41).
По свидетельству Кинглека, эти доводы не убедили лорда Раглана в необходимости правильной осады. 17-го (29-го) сентября, Союзники вторично произвели рекогносцировку, и в тот же день английский главнокомандующий предложил генералу Канроберу штурмовать город. Канробер сперва не дал решительного ответа, а потом поставил на вид генералам, участвовавшим в совещании, опасность, угрожавшую Союзникам со стороны армии князя Меншикова, и потери, которым подвергались атакующие войска, штурмуя укрепления, прежде нежели будет ослаблен огонь их орудий. Затем перешел он к изложению другого способа действий — правильной осады. Предусмотрительность Союзных правительств — сказал он — снабдила нас превосходными осадными парками, пользуясь коими можем погасить огонь севастопольских укреплений и облегчить войскам занятие города без значительного урона.
После этого отзыва, Союзники решились вести правильную осаду, или, по крайней мере, не прежде штурмовать Севастополь, как ослабив огонь наших укреплений (42). 18-го (30-го) сентября, 3-я и 4-я французские дивизии, под общим начальством генерала Форе, расположились между Сарандинакиною балкою и Стрелецкою бухтою, в расстоянии от 2 ½ до 3-х верст от Севастополя, фронтом к бастионам: 4-му, 5-му, 6-му и 7-му; позади бараков стали парки, артиллерийский и инженерный, а еще более назади, за правым флангом, находилась главная квартира генерала Канробера. Правее Французов, от Сарандинакиной балки до Черной речки, расположилась английская армия, в расстоянии от 3-х до 3 ½ верст от наших укреплений: на левом фланге — 3-я дивизия Ингленда; в центре — 4-я дивизия Каткарта и легкая Броуна; на правом фланге, занимая обрывы Сапун-горы, против развалин Инкермана — 2-я дивизия Леси-Эванса; за легкою дивизией стояли парки, 1-я дивизия герцога Кембриджского и кавалерия. Остальные две французские дивизии (1-я и 2-я), под общим начальством генерала Боске, и турецкая дивизия составили обсервационный корпус, расположенный над обрывами Сапун-горы, фронтом к Балаклаве и Федюхиным высотам. Этот корпус должен был охранять осадную армию от нападения со стороны Черной речки. Французские войска получали жизненные и боевые запасы из Камышевой и Казачьей бухт, а войска английские — из Балаклавы (43). Союзная армия к 1-му октября н. ст. состояла в числе: 28-ми тысяч Французов, (кроме прибывшей вскоре из Варны 5-й дивизии генерала Левальяна с двумя кавалерийскими полками, в числе до 13-ти тысяч человек), 20-ти тысяч Англичан и 6-ти тысяч Турок. всего же 67-ми тысяч человек (44).
Наши войска также получили подкрепления: 19-го сентября (1-го октября),подошли к реке Каче два сводных маршевых полка, 2-й уланский и 2-й гусарский, под начальством генерал-лейтенанта Рыжова. На следующий день, вечером, прибыли к армии из отряда генерала-от-кавалерии Хомутова: Бутырский пехотный полк, батарейная № 3-го батарея 17-й артиллерийской бригады, 6-е резервные батальоны Волынского и Минского полков, 2-й резервный линейный Черноморский батальон и две сотни Донского № 53-го полка. В конце сентября (в первой половине октября), введена в Севастополь часть армии и все флотские батальоны переформированы в экипажи, после чего для обороны города состояло: 30 пехотных батальонов, 13 морских экипажей и один саперный баталион, всего же 44 батальона, в числе до 30-ти тысяч штыков, с 28-ю полевыми орудиями. Один экипаж (30-й) находился на корабле Ягудиил и на батареях Пересыпи, а два экипажа (81-й и 42-й) оставлены на Северной стороне.
20-го сентября (2-го октября), Южная оборонительная линия, для большего удобства в управлении войсками, разделена, вместо трех, на четыре отделения: 1-е, от моря до редута № 1 (Шварца) включительно, осталось в заведывании генерал-майора Аслановича; 2-е, от редута Шварца до Пересыпи, поручено вице-адмиралу Новосильскому; 3-е, батареи на Пересыпи и часть линии до Докового оврага контр-адмиралу Панфилову и 4-е, от Докового оврага до рейда — контр-адмиралу Истомину (45).
По диспозиции 1-го (18-го) октября, войска гарнизона были размещены следующим образом: на Городской стороне: на 1-м отделении 11 баталионов, числом в 7 тысяч штыков с 4-мя полевыми орудиями; на 2-м отделении 6 батальонов, числом в 4 тысячи штыков; в главном резерве Городской стороны 5 батальонов в 3.500 чело-век и 16 полевых орудий; на 3-м отделении 8 батальонов в 5 тысяч штыков; на 4-м отделении 7 батальонов в 5 тысяч штыков: в главном резерве Корабельной стороны 6 батальонов, в 4 тысячи штыков с 8-ю полевыми орудиями (46).
Начальникам отделений дана была следующая инструкция:
«При наступательном движении неприятеля на Севастополь каждому начальнику линии:
1) Сосредоточить свои войска и придвинуть резервы к тем пунктам, которые угрожаются атакою. Войска при этом, по возможности, расположить скрытно от неприятеля, дабы не подвергнуть их действию его артиллерии.
2) Артиллерия открывает огонь ядрами и гранатами, на таком расстоянии, на котором действительно можно вредить неприятелю, и при приближении его на картечный выстрел ускоряет по возможности пальбу.
Для верного действия артиллерии, предварительно, пред каждою батареею, шагами отмерить и определить расстояние до окружающих предметов местности и заметить дальность картечи.
3) Пехота, густо рассыпанная по траншеям в две или более шеренги, с расстояния 300 шагов производит частую пальбу. При этом первая шеренга стреляет чрез бойницы, а прочие заряжают и подают ружья.
4) Если неприятель где либо прорвется чрез нашу траншею, то батальоны, в колоннах к атаке, встречают его штыками. В это же время рассыпанные роты быстро строются в ротные колонны и также ударяют в штыки. Равно и артиллеристы на своих батареях собираются в кучки и отстаивают орудия штыком
*).
5) При отбитии штурма отнюдь не преследовать неприятеля за линию наших окопов, дабы не закрыть огня нашей артиллерии и пехоты.
Прежде рассыпанные роты снова рассыпаются, и производят вслед за неприятелем сильный ружейный огонь. Артиллерия провожает его картечью, а потом ядрами и гранатами».
В продолжение двадцати дней, с 14-го сентября по 4-е (16-е) октября, исполнены на Южной линии следующие работы:
На 6-м бастионе поставлены 20 орудий большого калибра и впереди правого фаса батарея № 26-го (Шемякина) вооружена шестью 36-фунтовыми пушками. Профиль 5-го бастиона усилена и бастион вооружен 16-ю длинными орудиями, 3-мя большими и 11-ю малыми мортирами; правее 5-го бастиона, люнет № 7-й (Белкина) окончен и вооружен 5-ю орудиями большого калибра, а левее бастиона устроены две батареи, из коих на правой поставлены четыре 36-фунтовые пушки, а на левой — четыре большие и четыре малые орудия. Значительная часть артиллерии 5-го и 6-го бастионов и этих батарей, именно 28 орудий, были назначены для действия по французским батареям на Рудольфовой горе. На редуте № 1-го (Шварца) остались прежние восемь 12-фунтовых пушек, из коих только две могли быть направлены на Рудольфову гору, и вновь поставлены, внутри редута, 4 мортиры. Батареи в Городском овраге окончены и вооружены двадцатью пушками-карронадами 24-х-фунтового калибра и двумя 10-ти-фунтовыми единорогами. Батареям у правого фланка 4-го бастиона и позади этого бастиона, правее бараков, дана возвышенная профиль с амбразурами; на этих батареях, направленных на Рудольфову гору, поставлено: на первой, четыре 36-ти-фунтовые пушки, а на второй, четыре пудовых единорога. На 4-м бастионе, вооружение правого фаса и фланка, состоявшее из четырнадцати 24-ти-фунтовых пушек-карронад, осталось прежнее; на левом же фасе и фланке поставлено шесть 24-ти-фунтовых пушек-карронад и 11I малых мортир, а внутри бастиона — две большие мортиры. Из числа 83-х орудий 4-го бастиона, против батарей Рудольфовой горы было направлено 9 и против батарей Зеленой горы 5. На фасах 4-го бастиона окончены траверсы чрез каждые два орудия. На батарее № 2-го (Грибок) прибавлена к прежним двум 24-х-фунтовым пушкам-карронадам третья, для фланкирования траншеи между 4-м бастионом и Гриб-ком, вооруженной восемью 12-ти-фунтовыми карронадами. Батарея, заложенная позади 4-го бастиона, левее бараков, вооружена двумя 68-ми-фунтовыми пушками, для действия на Зеленую гору. На Пере-сыпи сняты стоявшие там карронады и устроены три батареи, из коих две с амбразурами: правая, вооружена пятью орудиями, с корабля Ягудиил, а левая, № 15-го (Перекомского), четырьмя; третья же, впереди правой, вооружена шестью 12-ти-фунтовыми карронадами, действовавшими чрез банк. Для обороны Пересыпи также был назначен 84-х-пушечный корабль Ягудиил, под флагом контр-адмирала Панфилова и под начальством капитана 1-го ранга Кислинского, занявший позицию левым бортом к Пересыпи. К батарее № 5-го (Никонова) присыпан новый фас на четыре орудия, и на ней поставлены 14 орудий большого калибра и два 10-ти-фунтовых единорога. Из числа этих орудий, могли действовать по батареям Зеленой горы две 36-ти-фунтовые пушки и четыре 18-ти-фунтовые пушки-карронады, а по батареям на Воронцовской горе — две 24-х-фунтовые пушки. Батарея правого фланка 3-го бастиона вооружена четырьмя 24-х-фунтовыми пушками. Бастион 3-й вполне окончен и вооружен 22-мя орудиями больших калибров, назначенных для действия против Зеленой горы, Воронцовской высоты и на курган впереди Малахова. На обоих фасах бастиона устроены траверсы чрез каждые два орудия. Левее 3-го бастиона, устроены батареи № 21-го (Яновского) и № 3-го (Будищева), с амбразурами, без рвов, вооруженные каждая пятью большими орудиями. для действия на Воронцовскую высоту и на курган впереди Малахова; траншеи в обе стороны от 3-го бастиона окончены и приспособлены к ружейной обороне. Батарея № 6 (Жерве), между Доковым оврагом и Саперною дорогою, насыпана из приносной земли и вооружена 5-ю 18-ти-фунтовыми карронадами. Траншея между батареей Жерве и Малаховым курганом приспособлена к ружейной обороне. На Малаховом кургане, за кремальерами на оконечностях гласиса, поставлено по два орудия, для фланкирования 2-го и 3-го бастионов. С обеих сторон гласиса пристроено по батарее, горизонтной профили, с амбразурами, вооруженной пятью орудиями. Правая назначена для действия по Воронцовской высоте, а левая — для обстреливания высоты впереди Малахова кургана. Позади первой батареи, устроена кремальерная батарея, вооруженная пятью пудовыми единорогами, для действия на Воронцовскую высоту. На платформе Малаховой башни оставлены прежние пять 18-ти-фунтовых пушек, направленных на лежащую впереди высоту, а в ярусе башни поставлена 18-ти-фунтовая карронада, для тыльной обороны; за переднею же частью гласиса расположены восемь 10-ти-фунтовых единорогов, для навесного действия по кургану. У вершины Ушаковой балки насыпана батарея без рва. с амбразурами, вооруженная четырьмя 24-х-фунтовыми пушками-карронадами, также направленными на высоту впереди Малахова. — 2-й бастион был окончен и правый фас его вооружен тремя 36-ти-фунтовыми и тремя 24-х-фунтовыми пушками-карронадами, для обстреливания высоты впереди Малахова и английской батареи над хутором Микрюкова (правой ланкастерской или Пятиглазой), А левый фас — четырьмя 18-ти-фунтовыми пушками, направленными на Килен-балочную высоту.
Батарея на месте 1-го бастиона, по прежнему, вооружена девятью большими орудиями, из коих четыре правого фаса фланкировали 2-й бастион, а пять левого фаса действовали по Килен-балочной высоте. Траншеи между Малаховым курганом и Килен-бухтою окончены и приспособлены к ружейной обороне.
Таким образом, в продолжении двадцати дней с 14-го (26-го) сентября по 5-е (17-го) октября, у нас было построено вновь более двадцати батарей; вооружение укреплений увеличилось почти вдвое (с 172-х до 341-го орудия), по числу орудий; в действительности же сделалось несравненно еще сильнее, потому что вновь поставлено на укрепления 206 орудий, почти все больших калибров. Кроме того, для замены подбитых орудий, находилось, позади 3-го, 4-го, 5-го и 6-го бастионов и Малахова кургана, по восьми запасных орудий, 86-ти-фунтового калибра, с прислугою, принадлежностью и снарядами. Для всех длинных орудий назначено иметь на батареях по 150-ти зарядов, в том числе по 30-ти с картечью, для орудий же, фланкирующих рвы, только по 30-ти картечных, а для мор-тир — по 50-ти с бомбами. Вода на батареях хранилась в корабельных цистернах, врытых в землю.
Батареи, большею частью, строились из приносной земли, с большим трудом, тем паче, что земля была смешана с каменьями и легко рассыпалась, с тому же присоединился совершенный недостаток в хворосте, для туров и фашин, и дерна для одежды земляных укреплений. что заставило поддерживать внутренние крутости батарей стенками, сложенными из камня насухо, либо из глины, и делать одежды амбразур из земляных мешков. или из досок и глины. Некоторые амбразуры были снабжены для защиты от штуцерных . пуль деревянными заслонами, толщиною в 5 дюймов. Постройка прочных пороховых погребов была еще затруднительнее и требовала более времени, нежели постройка самых батарей. Пороховые погреба покрывались двойным рядом накатника и слоем земли, толщиною до 7-ми фут. С боков обносили их каменными стенками. из сухой кладки, толщиною от 2 ½ до 4-х фут и обсыпали землею, а вход прикрывали наклонным блиндажом, с люком, для подачи зарядов. На тех же батареях, где не было пороховых погребов, допущен по необходимости следующий способ хранения зарядов, придуманный самими матросами: позади каждого орудия, шагах в десяти, врывали в землю корабельные цистерны, помещали в них небольшое число зарядов, чтобы взрыв их не мог произвести значительного вреда, и покрывали досками и рогожами.
Впереди редута № 1-го (Шварца), а также 4-го и 3-го бастионов, в расстоянии 50-ти шагов, было заложено по шести, а впереди Малахова кургана девять каменометных фугасов, и впереди их, в расстоянии 25-ти шагов, устроены засеки (47).
Такие результаты работ могли быть достигнуты только при необыкновенном усердии и постоянной деятельности гарнизона; особенною же неутомимостью и расторопностью отличались саперы, под руководством Тотлебена, и матросы, одушевляемые примером своих достойных начальников: Нахимова, Корнилова, Истомина и сподвижников их, офицеров Черноморского флота.
В конце сентября (в первых числах октября), Союзники занимались устройством войск на занятых ими позициях и приготовлениями к открытию траншей. С нашей стороны было произведено несколько небольших вылазок. При одной из них, предпринятой 27-го сентября (9-го октября), в три часа пополудни, 3-м флотским и 6-м Виленским резервным батальонами, со взводом сапер и 4-мя орудиями, под начальством майора Эйсмонта, войска наши, встреченные превосходными силами, отступили в укрепления, с потерею нескольких человек убитыми и ранеными. Тогда же на 5-м бастионе поражен смертельно пулею один из лучших флотских офицеров, капитан-лейтенант Тироль. Ночь с 27-го на 28-е сентября (с 9-го на 10-е октября), холодная и по временам пасмурная, и крепкий с сильными порывами ветер, дувший от города к неприятельскому лагерю, способствовали Французам заложить, незаметно от наших аванпостов, первую параллель, на Рудольфовой горе, в расстоянии около 400 сажен от 5-го бастиона. Англичане, еще в две предшествовавшие ночи, начали, в расстоянии около трех верст от Малахова, построение двух батарей, предполагая вооружить их Ланкастерскими орудиями, для действия издали против Малаховой башни и кораблей, стоявших в Южной бухте; а в две ночи, 28-го и 29-го сентября (10-го и 11-го октября), они также открыли траншеи на Воронцовской высоте и Зеленой горе, в расстоянии около 700 сажен от 3-го бастиона. С нашей стороны, для замедления неприятельских работ, было тогда же произведено несколько вылазок и открыта пальба по траншеям, а между тем приморские батареи, от времени до времени, действовали по французским и английским пароходам, подходившим к берегу (48).
4-го (16-го) октября, Французы уже успели построить пять батарей, вооруженных 53-мя орудиями и снабженных значительным количеством зарядов. Англичане готовились действовать из орудий. Из числа батарей, сооруженных Союзниками, французская, стоявшая близ старого генуэзского форта, и две ланкастерские английские были вне главной атаки, в которой могли принять участие только 49 французских орудий на батареях Рудольфовой горы, 41 английское орудие (левая атака, Чапмана), на Зеленой горе, и 26 английских же орудий (правая атака, Гордона), на Воронцовской высоте: всего же 116 орудий (49). Союзники, надеясь на силу своей артиллерии, предполагали, обезоружив севастопольские укрепления, штурмовать их. При бомбардировании сухопутных батарей, оба главнокомандующие считали необходимым содействие флота, и как на кораблях было весьма небольшое число зарядов (по семидесяти на орудие), то адмиралы предложили, чтобы флот открыл огонь в то время уже, когда осадные батареи ослабят действие севастопольских укреплений. Но оба главнокомандующие настаивали на совокупном действии сухопутной и морской артиллерии. Наконец, на совещании Союзных адмиралов, 3-го (15-го) октября, было решено, чтобы огонь с сухопутных батарей и кораблей был открыт одновременно, 5-го (17-го) октября, в 6 ½ часов утра, по сигналу трех бомб пущенных Французами (50).
Вечером 4-го (16-го) октября, Корнилов, отпуская прибывшего к нему с докладом по артиллерийской части, капитан-лейтенанта Попова, сказал ему: «Завтра будет жаркий день. Англичане употребят все средства, чтобы произвести полный эффект: опасаюсь за большую потерю от непривычки; впрочем, наши молодцы скоро устроятся — без урока же сделать ничего нельзя, а жаль; многие из нас завтра слягут». Попов напомнил ему приказание Государя — «чтобы он берегся». Корнилов возразил: «Не время теперь думать о безопасности; если завтра меня где-нибудь не увидят, то что обо мне подумают?» (51).
Примечания
(*) Так называли Союзники Северное укрепление.
(**) 44-й флотский экипаж и две роты 6-го резервного батальона Литовского егерского полка находились на приморской батарее № 10-го.
(***) Этот батальон, состоявший в колонне генерала Кирьякова, был отрезан неприятелем от прочих войск и отступил в ночи с 13-го на 14-е (с 25-го на 26-е) в Севастополь.
(****) Бастион № IV.
(*****) Бастион № III.
(******) Малахов курган.
*) Большая часть артиллерийской прислуги состояла из матросов, вооруженных ружьями. |
